Полюбин. Он мелькнул в дверь, только что я вошел.
Варинька. Ни на что не похож; я вскочила со стула, послала спросить, кто? Говорят, Беневольский; я онемела от испугу. Ведь это может только Александру Петровичу притти в голову назначить мне женихом человека, которого хуже, по крайней мере на взгляд, сыскать нельзя.
Полюбин. Поверьте, он об нем давно забыл.
Варинька. Нет нужды: он, конечно, ни об чем не помнит, но за вас меня не выдает потому, что его жена этого хочет; он в пятьдесят лет настоящий ребенок, всё любит делать наперекор всем и, вы увидите, начнет меня принуждать, чтобы я вышла за этого шута, которого он давно забыл, но вспомнит, коль скоро он ему попадется на глаза. Боже мой! как тяжко зависеть от таких людей, которые за свои благодеяния располагают вами, как собственностию! Теперь я чувствую, каково быть сиротой.
Полюбин. Я еще надеюсь: если Звёздов не совсем так поступает, как бы должно, жена его женщина редкая; принявши вас в дом, полюбила и продолжает любить, как дочь. Ей, как нежной матери, обязаны вы всеми приятностями, которые всех заставляют вас любить.
Варинька. Ах, перестаньте! до того ли мне?
Полюбин. Хотя муж ее всегда хочет поступать в противность другим, всё-таки жена его, милая, ловкая, наконец ставит на своем; и немудрено: ему пятьдесят лет, а ей с небольшим двадцать.
Варинька. Пойду, брошусь перед ней на колени; пусть что хотят со мной делают, а я ни за кого, кроме вас, не выйду. (Полюбин целует у нее руку.) Она еще спит, а то я бы сейчас пошла, пока муж ее не воротился из дворца.
Полюбин. Вы напрасно огорчаетесь: у вас нет родителей, – кто вас может приневолить? Вы выбрали человека по сердцу, от вас зависит его счастие.
Варинька. Без согласия моих покровителей! чтоб меня после называли неблагодарной! ни за что в свете. (Подходя к окну.) Посмотрите, посмотрите, он же на улице переодевается.
Полюбин. Кто? Беневольский? (Смотрит в окно и хохочет.)
Варинька. Нет, не только теперь, – если б я и вас не знала, ни под каким видом не вышла бы замуж за этого безумного. Хорошо вам смеяться: вы сами себе господин. Ах! он сюда идет; прощайте! пойду в спальню к Настасье Ивановне. Может быть, она встала. Приезжайте ужо, простите. (В дверях.) Будьте же здесь ужо непременно, а то мы нынче съезжаем на дачу. Бог знает, когда увидимся.
Явление 5
Полюбин, вскоре после Беневольский.
Полюбин (смотря на часы). Теперь половина одиннадцатого, во дворце еще не вышли к обедне, – Звёздов не так скоро воротится. Можно полюбопытствовать, что за человек этот Беневольский. Вот он сам и в пух расфранчен.
Беневольский (шаркая). Ваш покорнейший слуга-с.
Полюбин. Здравствуйте!
Беневольский. Позвольте с вами познакомиться.
Полюбин. Очень рад вас видеть.
Беневольский. Что-с? так точно-с. (В сторону.) Непостижимо. Я, верно, в сорок раз его умнее: отчего я робею, а он нет?
Полюбин (в сторону). Бесценный. И это мой соперник.
Беневольский. Позвольте спросить: я, кажется, если не ошибаюсь, имею честь говорить с вами?
Полюбин. Вы не ошибаетесь.
Беневольский (в сторону). Как краткословен! Он меня убивает.
Полюбин. Вы недавно сюда приехали?
Беневольский. С час будет.
Полюбин. Из Казани?
Беневольский. Я сын волжских берегов.
Полюбин. Вам здесь всё должно быть ново?
Беневольский. Ничто не ново под солнцем.
Полюбин. Но приезжего из Казани многое кое-что должно здесь удивить.
Беневольский. Меня ничего. Признаюсь вам, я столько читал, что ничем не удивлен. Это мое несчастие.
Полюбин. Может, не успели еще видеть ничего удивительного?
Беневольский. Помилуйте. Эти воды, пересекающие во всех местах прекраснейшую из столиц и вогражденные в берега гранитные, эта спокойная неизмеримость Невы, эти бесчисленные мачты, как молнией опаленный лес – вы это называете неудивительным?
Полюбин. Не я, а вы: вы сказали, что ничем уже не удивляетесь.
Беневольский. Я разумел моральные явления.
Полюбин. Когда ж вы могли их видеть? Вы сейчас из повозки. – Что ж вы располагаете вдаль? Какой род жизни вы намерены выбрать?
Беневольский (приосанившись). Вы знаете, как меня зовут?
Полюбин. Беневольский, кажется.
Беневольский. Да-с.
Полюбин. Так что ж?
Беневольский. Вы, конечно, читали «Сына Отечества»? там эти безделицы, я их, ей-богу, полагаю безделицами, так… опыты, конечно, часто счастливые, удачные, они подписаны литерами Е. А. Б. и несколько точек, вместо имени – Евлампий Аристархович Беневольский.
Полюбин. Имени вашего не забуду; но я не читаю «Сына Отечества».
Беневольский. Нет! ну, так «Вестника Европы»?
Полюбин. Тоже нет.
Беневольский. Помилуйте, а «Музеум»? Вы, конечно, любите «Музеум»? Московский «Музеум»?
Полюбин. Я даже не знаю, есть ли он на свете.
Беневольский. Нет, его уж нет больше, но он был. Помилуйте, что ж вы читаете?
Полюбин. Мало ли что? Только не то именно, что вы назвали, и не то, что на это похоже.
Беневольский (смотрит на него с презрением и отходит в сторону). Не читал ни «Сына Отечества», ни «Музеума», ха! ха! ха! Этакое невежество в девятнадцатом столетии! в Петербурге! – Я перед ним робел! и я перед ним скромничал! (Садится на стул.) Вы, сударь, спрашивали, какие мои виды вдаль? Вот они: жизнь свободная, усмешка Музы – вот все мои желанья… Ни чины, ни богатства для меня не приманчивы: что они в сравнении с поэзиею?
Полюбин (в сторону). Каков же! Однако вы дурно делаете, что не хотите служить. С вашими способностями, с вашими познаниями немудрено, что вы со временем попадете…
Беневольский (с восторгом). В чины?
Полюбин. В государственные люди… каких, конечно, у нас немного.
Беневольский (вскакивая со стула). Ась? Возможно ли! Быть полезным государству! Это превосходно, это именно мое дело. Я прошел полный курс этико-политических наук, политическую историю, политическую экономию, политику в строгом смысле, право естественное, право народное, право гражданское, право уголовное, право римское, право…
Полюбин. Право, не надобно столько прав, ни столько политики; я, как видите, ничего этого не проходил, а статский советник.
Беневольский. В ваши лета?
Полюбин. Представьте, чем вы можете сделаться!
Беневольский. Как вы благородно судите! Жаль только, что слишком пренебрегаете изящной словесностью.
Полюбин. Я? нисколько!
Беневольский. Как же? не читаете «Сына Отечества».
Полюбин. Что ж делать?
Беневольский. Зачните его читать, сделайте одолженье, зачните; право, это вам не будет бесполезно, особливо при вашем здравом рассудке. – Hо быть государственным человеком, министром, чрезвычайно приятно! Не почести, с этим сопряженные: это дым, мечта; но слава прочная, незыблемый памятник в потомстве! – О, поприще государственного человека завидно; да как бы на него попасть?
Полюбин. А поэзия?
Беневольский. Прелестная игра воображения, отрада в скуке; но дело министра существеннее, решает задачи народов. Я себе представляю не для того, чтоб я в этом был уверен; но если бы оно случилось, чтобы я был министром… (Задумывается.)
Явление 6
Беневольский, Полюбин, Саблин.
Саблин. Здорово, Полюбин! как ты рано здесь нынче дежуришь! (Взглянув на Беневольского, отводит Полюбина в сторону.) Скажи, пожалуй, давно ли сестра пускает к себе в дом таких куриозов? Это чорт знает, что такое!
Полюбин. Это тот жених, об котором, помнишь, Звёздов прожужжал Вариньке.
Саблин. Казанский?
Полюбин. Как видишь, налицо.
Саблин. Чудо!
Полюбин. Хочешь ли, я вас познакомлю. (Саблин делает знак согласия.) Евлампий Аристархович! позвольте представить вам моего друга, Евгения Ивановича Саблина. (Беневольский раскланивается.)
Саблин (Беневольскому). Для первого знакомства, скажите-ко, батюшка, чем вы на белом свету промышляете?
Беневольский. Как ваш вопрос? извините. (Тихо Полюбину.) Я не понимаю его.
Полюбин (тихо Беневольскому). Человек военный, говорит просто; хотите ли, я за вас ему отвечу?